— Как складывался ваш путь в профессию художника по интерьерам?
— Я родился в семье художников-живописцев, поэтому уже с детства был обречен идти в лучшие школы и институты. Учился в художественной школе МСХШ, потом в Суриковском институте. Как отец и мать, я стал живописцем.

Я закончил институт в 90-е. Родители, рассчитывая, что я стану художником, чисто и искренне желали мне добра, потому что очень хорошо жили в 70-80-е годы, когда к творческим людям бережно относились. Но в 90-е годы все поменялось с точностью до наоборот.

И все, что мы с моим другом и партнером Петром Браговским имели на тот момент — это мастерская. Получили мы ее так: время было такое, все очень пограничное, и это помещение было «подзависшее» - непонятно кому принадлежащее. За него боролось несколько человек. Нам сказали: если хотите, поборитесь, сделайте документы, чтобы мастерская осталась в Союзе художников, а не ушла на сторону. Если вы все это сможете, оно будет вашей. Нечего делать: стали бегать, собирать бумажки, документы. Молодые были, энергичные. В общем, нам удалось отвоевать это помещение - помогло, что законы стали меняться, ветер подул в нашу сторону, и в итоге мы оказались здесь.

— С чего начинали, какими были ваши первые работы?
— Сразу встал актуальный вопрос - как жить дальше, как деньги зарабатывать. Я стал писать копии картин. Подумал, что бы такое делать, чтобы и людям было интересно, и самому не было противно.

Тогда во всех книжных магазинах у нас появился запрещенный Климт, ну я и соответственно подумал: "Климта у нас еще никто не знает, буду делать его копии большого размера". И вот я делал «Поцелуй» со своим видением: с фактурами, с золотом. Стали появляться первые заказчики, совершенно ошалевшие от денег, откуда ни возьмись упавших на них. Им надо было как-то обустраивать дома, которые они строили тоже впервые в жизни.

Эти пространства надо было заполнять, а дизайнеров, по сути, тогда не было. Через каких-то шторниц, ковщиков, которые делали люстры, мы попадали на объекты.
Нам говорили: "Ну, ладно, картина хорошая, а вот, например, витражи для дверей сможете сделать?" Мы говорим: "Да, мы не только витражи, мы еще эскиз нарисуем". И вот мы рисовали эскиз. А они потом: "А столик сможете?" Так стали появляться заказчики, и пошла молва.
— Расскажите о первых интересных заказах.
— Конечно, нам помогали люди вокруг нас: они тоже рекомендовали. В какой-то момент появились два очень серьезных заказчика, у них были большие дома. И мы там уже показали себя во всей красе: делали и люстру огромную, и фонтан. Кстати говоря, фонтан сумасшедший: из керамики на три этажа, там лестница спускалась по кругу и стена, на которую она опиралась. И так как лестница была пустой, мы решили сделать каскад, вылепленный из керамики, а внизу – маленький бассейн, куда вся вода концентрируется, там еще и подсветка. И вода выходит, поднимается и опять падает – получается вечное журчание. Немножко напоминало, знаете, как в плохом туалете иногда вода течет, но в силу подсветки и очень красивого материала – керамика все-таки невероятно красивая: зеленовато-синеватая с переливами, рельефная, ее под камень делали – мы этот проект осуществили. Я уже не говорю о витражах – их там было много. Даже мои картины в итоге купил, причем, не только те, которые я делал для продажи, но и те, что собирался оставить.
— И как, успешно?
— Увы, картины никому не были интересны, тем более современное искусство. Тогда все это было сильно актуализировано и направлено на Запад с точки зрения позиционирования нашей страны только в определенном контексте и никак иначе. То есть ты попадаешь в эту компашку, делаешь определенные вещи и, соответственно, на что-то можешь претендовать. А если ты делаешь то, что сам считаешь нужным, то тебя ждут большие трудности. В общем, времена были непростые, но и мы были молодыми - еще не было ни семей, ни детей, ничего, что сильно к чему-то обязывало, поэтому жили и развивались, потихоньку приобретали какую-то известность, заказчиков, связи.

И нам понемногу давали одно, второе, третье, видя, что мы люди, которые умеют рисовать, неплохо придумывать, и видели в этом потенциал. Навроде - А лестницу сделаете металлическую? Сделаем. А как докажете, что сделаете? Говорим: эскизы нарисуем. Ну-у, эскизы… Хорошо, макет сделаем.

Делали макет, приглашали макетчиков, которые лестницу выклеивали, делали кованое ограждение с литыми из бронзы и золочеными настоящим золотом медальонами, со всеми накладочками - получалась такая французская классика. Лестница вышла очень красивая, до сих пор стоит в доме - человек живет, пользуется всем этим. А это был 97-98-й год.

— Потом я просидел на лесах года два: занимался росписями. У меня были росписи, что я только сам делал, и росписи, где я уже потом команду набрал и работал с помощниками. Но все равно каждый день сам ездил вместе с рабочими, мы ходили в одни и те же туалеты на улице: жуткие, без воды, без всего. Вот так на лесах сидели с утра до вечера, я еще боялся – уедешь куда-то, а придет заказчик, денег не заплатит. Вот так было весело.
— И жестко.
— Да, весело и жестко. Но при этом мы развивались. Был период, когда я занимался декоративными покрасками. Я их и сейчас делаю, потому что здесь очень много чего можно придумать. Так как я все-таки художник и живописец, я стал придумывать, как это можно делать, используя все свои знания, навыки, планы. Картинки переходили на стены – со скотчем, с трафаретами, с какими-то тряпками, киданием красивыми брызгами – огромное пространство для импровизации. Нам было очень интересно. Даже не с точки зрения того, чтобы заказчику понравилось, а потому что самим было драйвово. Включали тяжелый металл и фигачили даже по ночам.
— Можете вспомнить что-нибудь характерное для того периода?
— У нас один раз был такой заказ. Люди прибегают с выпученными глазами, их реально трясет: мужчина и женщина. На Маяковке, там сейчас «Шоколадница», рядом с концертным залом Чайковского открывался «Канадский бейгл». Они выкупили какие-то права, или только франчайзинг был, я не знаю, и у них были поставлены четкие условия, как должен выглядеть интерьер. Они бы, конечно, сделали все, как им надо, но канадцы сказали: вот стены, берите образчик строго такой: стены темные и светлые, маленькая комната темная, большая комната светлая, вот образцы, что хотите делайте, но должно быть именно так. И они бегают буквально «в пене», ищут по своим знакомым, и попадают к нам опять-таки через шторниц. У них уже практически через месяц все должно быть открыто. А там еще общий строй идет: полы не сделаны, потолки малярят, куча людей, суета.

И нам говорят: видите образцы? А у самих прямо руки трясутся. Вы сможете так сделать? Мы смотрим, я вижу, что штука там замороченная, но для нас это не проблема. Можем. Ну, сделайте образцы. Мы сделали, они прямо удивились – да, классно, сколько стоит? Мы сказали, и они заплатили. У них были сроки, и мы работали по ночам: к 8 вечера приходили на работу, и когда все строители уходили, включали музыку и всю ночь делали эти стены. И за три недели мы эти объемы осилили. Они так обрадовались, что попросили сделать еще и подвал.

В общем, перед Новым годом неожиданно заработали много денег. Помню, тогда еще такой необыкновенный кураж чувствовался в этом. Действительно, время было шальное, все развивалось, шло в рост, люди нередко хотели чего-то быстро, надо было успеть, и мы умели это делать. Можно, конечно, сказать, что это всего лишь стены - они с годами протрутся стульями, поцарапаются и так далее, но по-хорошему, мы там прямо убивались. Потом ходили туда смотреть на эти стены, от ностальгии, наверное.

Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.

— Мы тогда еще во многом только смотрели и учились. Тогда на рынке появились американцы. У них был магазин BRUTON, отличная мебельная фирма, они приехали сюда, мы с ним познакомились. Они так вдохновенно и обстоятельно говорили – посмотрите наш образец лака, как мы с Makassar работаем, сколько здесь слоев лака, смотрите, как будто это под стеклом вообще, какая полировка безупречная, все ручное, какая нержавейка, какие стыки! Мы смотрели и думали – да, это как космический корабль, это ведь нереально сделать, невозможно.

Но потом как-то общаешься с деревянщиками, с одними, вторыми, третьими… Шло время, складывались свои команды, как мы их сейчас называем, творческие мастерские, с которыми мы до сих пор работаем. Эти мастерские – кузнецы, стекло, металл, литье, скульпторы, мозаичисты, художники – все активно формировалось, появлялись такие люди, с которыми можно было решать любые задачи. И деревянщики, может быть, приходили последними. Но потом стали появляться и деревянщики – такие, наши, правильные.

Помню, привезли эти американцы первые двери, поставили – смотришь - действительно, продукт классный. Было ясно, что он стоит своих больших денег, это было адекватно. И деревянщик мне говорит: а что тут особенного? Ну и ладно, мы такие лаки тоже делаем. Я говорю: а давай попробуем - найди нам заказ, а мы сделаем такую дверь.
— Получилось?
— Да, не без каких-то ошибок, конечно: лак просел, был с шагренью немножко и цвет дерева – мы поняли, что они его как-то особо тонируют, а не просто в чистом виде кладут. Но в целом какой-никакой опыт приобрели. В то же время стало ясно, что где-то на 80% мы примерно то же самое делаем. То есть, пускай не прямо такие вещи, но что-то попроще можно делать и у нас по «деревяшке». И вот так потихоньку эта история начала развиваться.

Ну а в том доме, что я сам делал, все сделано у нас, три российские мастерские работали. Все тоже в лаке, в глянце. И это была большая школа: она показала, что действительно сложно, а что гораздо проще, чем раньше казалось.

Эти первые годы, начало 2000-х, вышли очень интересными. Они многому научили как раз в стиле ар-деко. Поэтому сейчас, когда выходят заказы вокруг подобных моментов, связанных с технологиями, с какими-то наработками, профилями – уже плюс-минус знаешь их, видишь, как нужно быстро и правильно сделать. Конечно, это очень приятно как специалисту.

— Как вам самому этот стиль?
— Все-таки ар-деко - это стиль, прекрасно подходящий для офисов, кабинетов, каких-то рабочих вещей, домов приемов, возможно, казино, гостиниц или очень дорогих жилых помещений. Лично я бы, наверное, не жил в таком стиле, потому что он немножко музейный что ли. В нем определенно есть такой эстетизм, который не дает ходить там, например, в халате - ты сам тоже должен соответствовать.
— А заказчики смогли впоследствии оценить новый стиль по достоинству?
— Кстати, заказчик, которому мы сделали этот дом, по-хорошему изумился, когда все получилось. У меня там и планировка удачная вышла. Мы с ним пришли в коробку, по сути, там у него такое двухцветное пространство: с одной стороны кабинет (все это единая зона), столовая и со второго этажа все это еще можно было увидеть. Он тогда поставил музыку, у него были редкие пластинки и акустика уникальная, которая только у него, как он рассказывал, и у Элтона Джона. Дескать, та фирма только двум людям такую сделала. Представляете, как они дурят нашего богатого клиента, рассказывая такие байки? Но действительно, музыка хорошая, звук хороший. А он такой человек: у него большой бизнес, хозяйство, но жизнь непростая – с людьми, которых постоянно надо держать в напряжении, все воруют, норовят урвать что-то свое… И он постоянно сидит на работе, всех проверяет, неожиданно приезжает вечером или ночью, в общем тотальный контроль.

И когда он въехал в дом, он купил себе Rolls-Royce Phantom, при том, что не рассчитывал его покупать. В гараж он еле въехал – явно бы помещение сделали побольше, если бы знали изначально, что такая машина появится. Он начал ходить в каких-то гангстерских пиджаках, с такой полоской белой, с двумя бортами, прямо как Лаки Лучано. Стал часто эту музыку слушать, и мне потом звонит его секретарша: Сережа, мы всем коллективом говорим тебе большое спасибо, он почти перестал приезжать на работу. То есть, несомненно, новая среда подействовала. Женился потом.

Мне даже недавно одна общая знакомая рассказала: у меня муж был недавно в том доме, говорит, там все в таком отличном состоянии, вообще ничего не изменилось, и так хорошо интерьер смотрится. А закончили мы его, к слову, в 2007 году.

— Сейчас вы стали известным специалистом, создали себе имя. Вы взаимодействуете с профильными изданиями?
— Конечно, но не всегда удачно. Однажды у нас была съемка в A&D, публиковали интерьер. И его там очень неудачно подали. Меня особо никто там не знал, мы отсняли, два или три дня съемки было, а когда заказчик увидел эту публикацию в A&D, то выругался: вот иногда некоторые интерьеры из г…. делают конфетку, а у тебя, говорит, все наоборот получилось. Вышло, что публикация сильно исказила интерьер.

И действительно, я так расстроился, что решил сам создать книгу. У меня съемка была хорошая все-таки, весь интерьер отснят в деталях.
— А как такое могло получиться?
— Я когда увидел, как они скомпоновали, какие они фотографии взяли, подумал, что, видимо, это какая-то девочка молоденькая делала быстро, и никто ее там особо не проконтролировал. Да и фотограф сработал «без огонька». Все это быстро попало в печать. Было немного обидно, потому что интерьер хороший получился, интересный. Хотя интерьерная фотография сейчас очень сильно развилась с тех пор, по крайней мере, то, что я наблюдаю. Фотографы уже по-другому думают и ведут себя.